Воспоминания ветеранов

Сообщение о том, что фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз, мы с женой и ребятишками Лидой и Толей, тогда еще Лиде было 17 лет, а Толе 7 лет, услышали на Октябрьской улице против ныне ИТР-овского дома (тогда он был фабричный). Мы шли на огород, который был на Фабричном лугу, где теперь стоят дома береговой базы. В начале Пролетарской улицы. Жили мы тогда на Красном проспекте, дом 30. Это было недалеко от теперешней проходной завода. Было воскресенье.  И такое печальное сообщение подействовало на всех наших людей большой неприятностью. Как большая беда, как всенародное горе, несчастье всех людей.

На следующий день я пришел на работу в завод, в свой цех. Не только люди не могли говорить между собой, но даже избегали смотреть друг другу в глаза. Насколько это был сильный удар. Руководство Горкома пригласили в Горком партии, а вечером на второй день у проходной, при выходе из завода, митинг. После митинга сразу стали записываться добровольно на фронт.  Почти все молодые и среднего возраста рабочие записались. Я тоже записался. Через несколько дней меня, как видимо и многих других записавшихся, пригласили в Горком Партии. Среди других вопросов, меня спросили, почему я хочу идти добровольно на фронт.

Ну, естественно, я ответил, что хочу защищать Родину с оружием в руках. Затем спросили, какая у меня военная специальность. Я ответил, конвоир. Присутствующие засмеялись и сказали, что, пока конвоировать некого, а поэтому иди на завод и работай на всю катушку. Видишь, там вооружают флот, да и подбитые пароходы скоро, видимо, будут приходить. В общем, работы хватит, одновременно совершенствуй военную подготовку, а когда ты понадобишься, мы тебя пригласим. А пока иди и работай. Вот я и пришел в свою кузницу.

Сначала работе в цехе шла своим чередом. Устанавливались пушки и пулемёты на озерные пароходы. Нам приходилось ковать множество различных размеров болты. Запомнились пароходы «Гарибальди» и «Олекма». В первые дни, из кузнецов под мобилизацию никто не попал. В скором времени, все рабочие завода были организованы в роты, взводы и отделения, и началась всеобщая военная подготовка. Я в этом участвовал в роли командира отделения. Эта учёба проводилась после окончания работы. Недели две продолжалось наша учеба и людей в моём отделении становилось всё меньше и меньше. Всё больше призывалось людей на фронт. Собственно, заниматься стало не с кем. И те рабочие, которые ещё остались в заводе, после работы на сборные пункты не приходили, потому что рабочих осталось мало, а работы прибавилось. Стали уже приходить поврежденные пароходы из Военной Ладожской флотилии. И приходилось не только не уходить после работы домой или на учебу, а приходилось и всю ночь работать и обед приносили на завод, на суда. Где-то в 10-х числах июля меня пригласили в Горком и сказали, что обучение рабочих военному делу прекращается и мне надлежит совершенствоваться военному делу в истребительном батальоне, куда я уже зачислен. Туда же были зачислены многие из заводских рабочих и мастера цехов. Мне выдали справку. Она у меня хранится и сейчас, в том, что я зачислен в 121 Шлиссельбургский истребительный батальон и мне выдана боевая винтовка №3624427 и 40 штук патронов. Командир 121 истребительного батальона старший лейтенант Кузнецов, адъютант Петров. И сказали, чтобы теперь я являлся после работы в клуб водников в распоряжение командира батальона.

Придя домой, я нашел сумку, сложил в нее комплект белья, полотенце, немного сухарей, сахар, спички и другое необходимое. На работу в цех я приходил с винтовкой, а когда шел в батальон, брал сумку. В батальоне с нами проводились занятия по прочесыванию леса, местности, или разбивались по группам и нас посылали с заданиями на поиски диверсантов, шпионов.

Одно такое задание было поручено нам с Зеловым В.П. Мы прошли указанный нам маршрут от Угольного по берегу Невы до дер. Марьино. Это заняло у нас почти всю ночь.

Когда мы возвратились в батальон, конечно, промокшие, прозябшие, нас построили весь батальон и сказали, что «идите домой, обсушитесь и обогрейтесь, и возвращайтесь обратно в батальон. Немцы уже окружают Ленинград и, возможно, придется вступать в бой. Поэтому на производство и домой вас отпускать не будем, и жить будете в клубе на казарменном положении.» В батальоне нас было человек шестьдесят. Не знаю, как у других бойцов батальона, а мои документы  – паспорт и военный билет находились в военкомате. Но, так как многим, в том числе и мне, необходимо быть на производстве, /я был мастером цеха/, мне нужно было обеспечить рабочих работой, пока не будет на мое место подобран человек. Приходилось также днем работать, а ночью быть в батальоне и нас отпускали на день на работу, но зато был установлен такой порядок, что командование отряда могло собрать нас через объявление по радиотрансляции «Батальон на сборный пункт. Батальон на сборный пункт». Услышав этот сигнал, мы все бросали и бежали в клуб водников. Где-то в 20-х числах июля утром до начала работы начальников и мастеров цехов, собрал секретарь узлового парткома партии тов. Мараев Василий Федорович. Это было в помещении конторы пристани. Сначала нам говорили, что надо усилить разъяснительную работу, так как много ходит различных слухов, которые вносят панические настроения. А слухи, действительно, ходили, что немцы окружают Ленинград и, что Шлиссельбург отрезан от Ленинграда. А так ли это, никто не знал. А в конце совещания нас сказали, что в новом Канале у здания Санэпидстанции стоит баржа, подготовленная для эвакуации населения города. И есть предложение вывезти, в первую очередь, семьи коммунистов,

Активистов и руководящих работников – водников. На этой барже отправляются семьи работников тех. участка, а старшим там будет тов. Тихомиров П.Ф. Когда я воротился в цех, то долго колебался, не знал, как сообщить, как начать. Затем я выключил вентилятор, «дутье в горны» прекратилось. Я вышел на середину цеха. Когда вокруг меня собрался круг, я объявил, что кто желает отправить свою семью в тыл, могут это сделать, т.к. подготовлена баржа, или куда-либо в тыл к родным или знакомым. На мое сообщение рабочие ничего не ответили, разошлись молча к своим рабочим местам. Видно, так тяжело было услышанное. И только в обеденный перерыв происходили уточнения, выяснения. И все семейные заявили, что отправлять свои семьи не будут, т.к. это не так просто. Здесь родились, выросли, и жизнь прожили, свои дома, усадьбы, созданные своими руками. Куда же нам ехать. Уж что будет. Своей семье я сообщил в обеденный перерыв, когда пришел домой пообедать. Моя Парасковья Семеновна приняла мое сообщение, как должное. Она работала в заводской пошивочной мастерской и кое-что уже слышала. Только сын Толя сказал: «а зачем же уезжать! Лучше мы спрячемся в бомбоубежище в огороде».

Действительно, у нас в огороде было сделано бомбоубежище /тогда делали многие/. Пообедав, я ушел на работу, а наши стали готовится. На второй день мы забрали узлы, и я проводил жену, дочь Лиду и сына Толю на баржу, дабы они не попали в руки фашистам.

После работы в этот день /хотя какая там работа/, я отправился в батальон. Но еще, когда мы шли на баржу, уже был обстрел города. Снаряд попал в дом Сергеевых, который стоял против бани и снесло с дома крышу. Второй упал возле городского моста, и были уже раненые. Когда я возвращался обратно, оставив своих на барже, в городе уже было спокойно. В батальоне уже полного сбора не было и командира я не видел. Послали нас в наряд к Синявинскому поселку, а по возвращению, рано утором, распустили по домам, чтобы поесть и взять с собой питания. Когда я вышел из клубного сада к Красной дороге, появился самолет и очень низко стал летать над территорией клуба. Мне показалось, что это вражеский разведчик. Я лег в канавку и когда он появлялся надо мной, и я по самолету стрелял из винтовки, надеясь его сбить. Но не сбил. Он улетел. А так хотелось мне его подстрелить.

У меня была винтовка английская и 40 штук патронов. С этим боевым оружием я вошел не территорию завода. Сразу за проходной мне встретился Анфимов А.И., нач. снабжения. Мы поздоровались. И в это время открылась форточка кабинета главного инженера и директор завода Гуревич Илья Михайлович сказал: «Зайдите сюда, вы мне нужны». Когда мы поднялись на второй этаж, он дал нам лист бумаги и сказал: «составьте список на продукты питания на путь следования коллектива сроком не менее месяца, только побыстрее, а то мне нужно идти в Горком партии». 

Вскоре он вышел из кабинета, пописал незаконченный список, сказал: «Берите, вон у стенки стоит пароход «Охотск» и поезжайте на склад ОРСА на Новой канаве и получайте. Если нужно, берите рабочих». Я возразил, что мне нужно явиться в истребительный батальон, да у меня и оружие с собой. Он мне ответил, что не твоё дело, я все договорился.

Мы взяли пароход и поехали за продовольствием на склад. Когда мы возвращались обратно под завод, и я пошел доложить директору, что нам удалось получить и чего не оказалось, Гуревич достал из кармана мой паспорт и военный билет. Он, оказывается, договорился в военкомате об оставлении меня на заводе. Вручил мне паспорт и военный билет и дал распоряжение приступить к демонтажу оборудования в кузнечном и трубопроводном цехах, и приступить силами рабочих этих цехов к погрузке на баржу. Главным же моим заданием было – упаковка в ящики и погрузка более ценного инструмента из инструментального цеха. Инструментальной тогда заведовал Федор Павлович Конецкий.

Мы с ним переписали все, что подлежит погрузке и так началась практическая подготовка к эвакуации. Вечером четвертого августа в конторке литейного цеха директор завода собрал совещание оставшихся мастеров и начальников цехов. На этом совещании предстояло решить, как спасти людей, имущество, ценности и оборудование, подготовленное к эвакуации.

Необходимо сказать, что сразу после начала войны коллектив завода вел большую работу. Сначала по переоборудованию озерных пароходов в боевые корабли – установку на них боевой техники и вооружения, а затем ремонт поврежденных судов, которые встречались с белофинскими войсками в Ладожском озере. Установка вооружения производилась на теплоходах «Гарибальди», «Олонка», «Орел», «Боевой» и др. вскоре в акваторию завода стали долетать снаряды.

Один из них попал в поврежденную баржу «Олекма», которая находилась на ремонте. Два человека были ранены. А с каким энтузиазмом люди работали. Не только не ходили на обед, а даже работали ночами. Поесть им приносили жены или дети.

Меня не покидала мысль о том, что со мной не решено, где мне быть. Ведь когда началась война я подавал запрос в Горком Партии /я был принят в кандидаты перед самым началом войны/, чтобы отправили меня на фронт. Но мне отказали за отсутствием военной профессии и определили меня в истребительный батальон, чтобы я мог учиться военному делу и работать на заводе.

В Горкоме мне сказали, что Гуревич, директор завода, отозвал меня из истребительного батальона по согласованию с Горкомом и военкоматом и сказали, чтобы я сдал в военкомат оружие, шел на завод и взялся за активную подготовку завода и организацию работы завода на новом месте, т.к. предстоит выпускать продукцию для фронта. Таково решение Горкома. И я был взят на бронь. Самовольно я уйти не мог. На совещании в литейном цехе сообщили, что сложились так обстоятельства, что, если не выйти из города вечером, то утром может стать уже поздно. Город может быть отрезан и захвачен немцами. Это было 5-го сентября 1941 года. 8 немцев вошли в город.

Было принято решение выходить из города вечером, как только стемнеет. Людей выводить группами пешком, а все имущество, продовольствие, денежные средства и документацию выводить пароходами по новому каналу сразу после выхода людей.

Люди были распределены на группы и каждую группу должен был вести ответственный работник. Мне было поручено вести колонну рабочих и их семьи: котельного цеха, сварочного, трубопроводного и кузнечного цехов. Рабочие уже знали, что идет совещание, на котором решалась их судьба и ждали в цехах, какое будет решение. Затем мы пошли в цеха, рассказали, как будет проходить выход из города, а потом распустили по домам, чтобы могли взять с собой то, что приготовлено брать с собой, и забрали детей и членов семьи.

Необходимо сказать о том, что не весь коллектив подлежал эвакуации, потому что часть завода оставалась в городе на месте для производства работ по ремонту судов Ладожской военной флотилии, поврежденных в боевых операциях. Во главе коллектива, который оставался на месте, возлагалось на Студенова И.М. Часть людей, работавших в заводе, растерялись  и, не зная, как им поступить, ехать ли или оставаться. Не могли решить и поэтому просто увольнялись.

Это были, главным образом, пожилые квалифицированные рабочие, коренные жители города, кузнецы [Сайккели], [Ковалев]; [Харакко],  котельщик; [Каупиннен], строгальщик; слесарь и другие.  Сбор, всех покидающих завод, был на территории завода и в разных местах. Да бы не было больших групп на случай налета или обстрела. От чего никто не был гарантирован. Группа, которую было поручено выводить из города мне, собралась в котельном цехе. Маршрут нашей группы в черте города был намечен такой: с территории завода выход через ворота на Советскую улицу, по Советской на Красный проспект, на площадь и через площадь на берег Староладожского канала  и по бечевнику двигаться вверх по каналу до клуба.

Затем по переулку мы должны перейти на Новоладожский канал и по берегу двигаться вдоль канала. Но как только мы вышли на площадь, по радио был подан сигнал «Воздушная тревога!» и мы побежали в щели-бомбоубежища, которые были вырыты на бульваре.  Там мы спрятались и сидели до отбоя воздушной тревоги. Когда мы вышли из бомбоубежища, подошли и другие группы людей. Они собирались в других местах и выходили из завода через другие ворота, да бы не допустить скопления людей и не подставить их под бомбежку. Остановились у Горбатого моста, у развилки каналов.

Разобрались по группам и тронулись в путь. Не известный путь, не предвиденный. В этот путь никто не собирался, и очень не хотелось куда-то уходить. И зачем уходить? Ведь жилось нам всем очень хорошо, и мы так бы и жили на своих насиженных местах, если бы не проклятый Гитлер. Он во все виноват. Ни дна ему, ни крышки. И, когда группы вытянулись в колонны в одного человека, только теперь можно было разглядеть несчастных людей, которых вели ночью за город. Люди шли с детьми, самых малых несли на плечах, а тех, которые были побольше, вели за руку. Шли и старики. Запомнилась мне семья Клюквина Василия Ивановича.

Они шли в колонне последними с тетей Нюрой Быстровой Клюквиной. У них было пять человек детей: две Веры – Быстрова и Клюквина, Юра Быстров, Вася Клюквин и еще несли на плечах их общую девочку. Я теперь уже не помню, как ее звали. Так шли мы по левому берегу Новоладожского канала по направлению к деревне Бугры, Назия и далее Кобона.

Тихо как группа люда, которых вести было поручено мне, шла замыкающей и, как только вышли на канал, стало совсем темно и я остался назад колонны, чтобы следить, не отстанет ли кто-то по какой-либо причине.

Как потом выяснилось, никто из идущих не взял с собой ничего съестного. Чем это объяснить, не могу сказать. Видимо, люди настолько были удручены случившимся, что не верили, что это всерьез  и думали, что завтракать будут дома. За ночь мы подходили к Назии. Перейдя речку Назия, наша группа подошла к тем группам, которые расположились на опушке леса. На привал, на отдых. Расположилась и моя группа. Когда я подошел поближе и осмотрелся, то увидел поодаль возле кустов директора завода Гуревича Илью Михайловича.

Он меня подозвал к себе. Я ему доложил, что группа дошла вся, без отстающих, без заболевших. Он мне сказал, что все это хорошо, но как быть дальше? Люди устали, сели отдохнуть. Со вчерашнего дня не ели, дети просят есть, а у них ничего нет. Нет никаких сведений, где наш караван. Вышел ли он из города. Где находится баржа с продовольствием. Касса с деньгами тоже на пароходе «Севастополь», который остался у заводской причальной стенки. Как быть дальше, что делать.

Я ему сказал: «Так что Вы хотите? Чтобы я ушел в разведку? И нашел место нахождения каравана?». Директор сказал: «Да, нужно идти искать. Другого выхода нет. У нас люди голодные и без куска хлеба и денег у нас нет. Да и у людей нет ничего. Дальше двигаться нам нельзя, пока не выяснили, где находится наше хозяйство. Нужно узнать, что возможно и лишь тогда идти к людям и решать, как быть дальше. Иди. Я на тебя надеюсь», и я пошел по направлению к городу, но я не знал, что меня ждет в городе.

Может там уже фашисты. Может, наш караван уже разбомбили или сожгли, а может, и завод сожгли. Могло быть и так, что караван уже увели. Ведь там было продовольствие и касса. А фашистские самолеты над всем этим районом кружились, как воронье. Не зависимо от создавшегося положения, у меня была мысль, стояла одна цель и задача, найти караван. Пройдя километров пять, я увидел, что сзади меня по каналу идет буксирный теплоход. Мне кажется, это был пароход «Иркутск».

Когда пароход меня догнал, я показал ему, чтобы он подошёл к берегу и взял меня на борт. И я поехал на Шлиссельбург, по Новоладожскому каналу, вниз по течению. Я обратил внимание, что по каналу не было никакого движения. Зато самолеты летали довольно часто. Конечно, немецкие. Когда мы проехали деревню Бугры, то заметили, что у Озерного вала стояли какие-то суда и, когда подъехали поближе, то ясно увидели, что это стоит наш караван. Он состоял их т/х «Севастополь», одна баржа крытая с людьми, оборудованием и продуктами, другая баржа с оборудованием Невсколадожского тех. участка. Пароход, который должен буксировать караван /то должен быть пароход «Ленинградская правда»/ возле каравана не было.

Караван стоял так тщательно замаскирован ветками, что его трудно было обнаружить.

Мы причалили к пароходу «Севастополь». Он стоял впереди каравана. «Севастополь» находился на капитальном ремонте в заводе и не был закончен ремонтом. Поэтому было решено, вывести его из города. Это был очень хороший пароход, служебный. Капитаном был [Горсталов] Иван Васильевич и механиком т. Иванов Николай Афанасьевич. Они содержали пароход в образцовом состоянии. «Севастополь» был выделен для поездки на нем  при осмотре, вновь построенного Балтийско-беломорского канала, Кирова С.М. , Ворошилова К.Е. и Сталина И.В.  О том, как это проходило, рассказывали [Горсталов] и Иванов. Так вот, когда мы пристали к «Севастополю», нас встретил на борту теплохода [Горсталов?. Пароход был не самоходным, так как ремонтом закончен не был. Капитан сообщил мне, что караван стоит из-за того, что не возможно двигаться. «Пока стоим – ничего, а как тронемся, фашистские самолеты, как коршуны, кружат над нами, и мы боимся, что могут разбомбить. Вот и стоим, ждем, пока стемнеет». Я с этим согласился и сказал, что как только будет возможно, чтобы ехали незамедлительно. После этого я взял шесть буханок хлеба, в карман несколько горстей сахара, меня в лодке вывезли на берег, и я тронулся в обратный путь.

Сколько времени я шел, точно не знаю. Но хлеб было нести тяжело. Еще издали я заметил своих. Обрадовался я, что все хорошо. Гуревич меня встретил еще на подходе, обнял и поблагодарил. Обо всем, что мне удалось узнать, я рассказал. Хлеб разрезали на куски и выдали по куску хлеба и сахару всем, кто хотел есть. Рассказали людям о положении дел. Все были рады. И решили идти, не дожидаясь каравана. Не грузиться на баржу, когда она нас нагонит и ехать только ночью, а днем идти, потому что боялись, чтобы не разбомбили нас самолеты. Так ехали две ночи, а затем самолетов стало меньше, стало пасмурно, да и свыклись и настал день, а никто не берег не сошел. Все ехали.

И вот, на третье утро был густой туман. Караван шел таким порядком: 1-м пароход «Ленинградская правда»,2-м шла баржа, нагруженная оборудованием Невсколадожского тех. участка, 3-я шла крытая баржа с людьми, с заводским оборудованием и инструментом, и продовольствием. 4-я баржа была со станками и крупным оборудованием, взятым с заводом.

Вел этот весь караван на буксире пароход «Ленинградская правда». Капитан т.Павлов. Т/х «Севастополь» шел в середине каравана. Та боязнь, которая была у людей вначале, когда сели на баржу и обещали ехать только ночью, а днем идти, прошла, свыклись с гулом самолетов, да и их меньше стало и поэтому настало утро, а пароход к берегу не подошел и никто не сошел на берег. Продолжали ехать и, естественно, людей потянуло из-под крыши баржи выйти на палубу, на свет. Но это утро оказалось роковом для нашего коллектива. В это утро нас впервые обстреляли. Это утро было пасмурное и туманное и очень было тихо. И вдруг мы сначала услышали гул самолета, а затем и увидели его. Он летел вдоль канала навстречу нашему каравану и, как только самолет оказался над пароходом, который нас вел, он опустился так низко, что было видно, как летчик смотрит через борт самолета на нас. И в это время мы заметили, как от самолета отделились несколько мин. Послышались взрывы, крики, ну, и, конечно, паника. Оказалось, что мины попали в носовую часть передней баржи. Разворотило нос и баржа затонула.

Был перебит буксир и, естественно, пароход убежал, а караван остановился в беспорядке. Т.к. суда пошли одно за другое. А самолет, пролетев над караваном, развернулся и открыл по нам пулеметный обстрел трассирующими пулями и мы все это видели. Т.к. самолет летел так низко, что чуть не задевал мачты судов. От этого обстрела было двое раненных: Сергеев Николай Сергеевич /он последнее время работал в заводской котельной/ и Шишкина, работница завода. Сергеев был ранен в пальцы ноги, а Шишкина в руку, выше локтя. Раненым была оказана медицинская помощь. Т.к. ранения были не очень сильными.  Но в виду того, что баржа была прибита к левому берегу, то многие из ехавших прыгали в воду и выбирались на берег и бежали в лес. Хотя самолет больше не появлялся над нами. Но все же было решено всех высадить на берег, восстановить караван их тех судов, которые не были повреждены, чтобы следовать дальше. Мы с Иваном Ивановичем Муруговым  взяли лодку, и стали вывозить детей с баржи на берег. Я стоял в лодке, а он брал детей из рук матерей и подавал мне в руки. Я принимал детей, укладывал их на настил в лодке и отвозил к берегу и подавал детей тем, кто был на берегу. Точно не знаю, сколько было сделано таких «рейсов» и сколько было вывезено детей. Затем мы вывозили тех, кто самостоятельно не мог выбраться на берег.  Это были раненые, старики и взрослые ребята.

Вскоре вернулся наш буксировщик – пароход «Ленинградская правда». Сначала пришлось отодвинуть переднюю баржу, у которой была развалена носовая часть и она затонула почти на середине канала. Пришлось отодвигать баржу вручную, потому что пароходу было не развернуться и остальные баржи пришлось выводить вперед, тоже вручную. Правда, немного помогал и пароход. Когда был сформирован состав, уже стало темнеть, никто не хотел садиться на баржи, боялись повторного налета. И когда уже совсем стемнело, стали грузиться, но погрузили только имущество, а люде не садились и решили, караван будет плыть по каналу, а люди будут идти по берегу вдоль канала за караваном. Так мы двигались до тех пор, пока люди уставали и не могли двигаться. Тогда пароход приставал к берегу, останавливался, а люди сворачивали в кусты и садились на привал, передохнуть. После коротких перекусов- отдыха двигались дальше.

На вторую ночь, после того, как нас обстреляли, все согласились погрузиться на суда и ехать, т.к. все сильно стали. Так мы проехали Свирицы и вошли в реку Свирь. Ехали спокойно, медленно. Почти все люди днем выходили на палубы и наблюдали за движущимися берегами. Проехали Свирьскую Электростанцию. Она была замаскирована различными цветами красок так, что сливалась с зелеными берегами реки. Станция еще работала. Когда мы подходили к Лодейному Полю было утро. Был небольшой туман. Впереди обнаружили мост через реку Свирь. Мост понтонный из барж. Он был такой, что под ним наш караван пройти не мог. Разводка мота производилась только по команде с берега. Пароход встал на якорь. Директор завода Гуревич И.М. на лодке поехал на берег. Мы ждали команды до вечера. Мы видели на мосту движение воинских подразделений. Кроме нашего каравана, рядом с нами оказалось еще несколько судов, которым тоже нужно было пройти. И вдруг мы услышали с берега команду в рупор. Говорили: «немедленно снимайтесь с якоря и подходите к мосту. Мост сейчас будет разводиться. Иначе, можете не успеть». Но Гуревич с берега все еще не возвращался. И только пароход стал выбирать якорь, подъехал Гуревич.

В это время мы увидели, как мост развели. Это значит, что из моста были выведены две средние баржи. И в этот проран пошел наш караван и другие суда, которые вместе с нами ждали, когда нас пропустят. Когда мы прошли Лодейное Поле, уже стемнело и мы услышали, позади нас, стрельбу из пушек. Оказалось, что мост был разведен для того, чтобы финские танки не прошли в Лодейное Поле. Поэтому танки вышли на берег Свири и открыли стрельбу по поселку. Но мы усели проскочить, под обстрел не попали. Нам повезло.

Следующая наша продолжительная остановка была в Вытегре. После того, как мы прошли шлюзы Вытегорского канала. Вспоминаются мне эти шлюзы. Какие они были допотопные. В Вытегре нам нужно было запастись продуктами питания. Главным образом, хлебом. Здесь я впервые приступил к исполнению своих прямых обязанностей – заместителя начальника каравана по питанию, а начальником каравана был Иван Иванович Муругов. На барже мы поселились в каюте шкипера втроем: Иван Иванович, Клавдия Александровна Муругова и я. В это же каюте мы хранили и наличие хлеба, ведь у нас на довольствии был один хлеб, который мы получали в хлебопекарнях по пути следования. Другие продовольствия мы добывали как могли. Больше всех это была картошка. Мы ее копали в огородах, которые встречались по берегу каналов. В Вытегре мы дали заявку на хлеб в ОРС увеличенную. Нам отказали. Я разыскал директора завода. Он был в конторе пристани. Оказалось, что нас сопровождал зам.наркома речного флота т. Лукьянов. И когда он узнал, что бывают случаи, когда нам отказывают в отпуске хлеба. Видимо, он дал указание по линии, потому что больше нам отказа в хлебе не было. Лукьянов был уполномочен правительством за эвакуацию предприятий МРФ.

Следующая продолжительная стоянка была в Белозерске. Здесь нас хорошо приняли. Обеспечили нас не только хлебом, но и маслом, сахаром и даже Белозерских снетков дали. Потом мы долго стояли у Анненского моста. Потом была Топорня, где мы сделали поворот на Кубинское озеро, проехали город Кириллов. Далее пошли не знакомые места и названия. Наш путь лежал на г. Сокол, где знаменитый Сокольский бумагоделательный комбинат. От Сокола брала начало река Сухона и по Сухоне нас должен повести другой пароход, принадлежащий Сухонскому пароходству. Он нас должен доставить до места назначения.

В Сокол мы приехали рано утром. Когда пароход причалил к пристани, нас здесь уже встречали какие-то представители. Они попросили старшего. Мы с Иваном Ивановичем представились. Они тоже. Назвали себя представителями городского совета и других предприятий Сокола. Они нас давно ждут и приготовили для всего нашего коллектива обед. Но сначала нам необходимо пойти в баню, а потом в столовую. Мы, конечно, обрадовались, вывели людей из барж и повели в баню, которую мы так хотели.  Сразу после бани, пошли в столовую, где были накрыты столы.

Мы просто глазам не верили. Как сон. Вроде и войны никакой нет. Когда люди стали кушать, к нам с Иваном Ивановичем Муруговым подсел один из представителей, поинтересовался, хорош ли обед.  Он сказал, после обеда пойдем оформляться. Да и за работу. Куда оформляться, на какую работу. Мы ведь ехали в Великий Устюг. Оказалось, что в Сокол ехал другой коллектив, а получилось так, что мы прибыли раньше и они нас приняли за них. Ну, что же. Мы и они развели руками. Так получилось.

От Сокола наш караван взял на буксир пароход «Кочегар» и потащил нас по реке Сухоне. Пароход был сильный и шел быстро. Останавливались совсем мало. Я запомнил, что мы брали хлеб в г. Тотьма и на пристани Нюксеница. Точно не помню, сколько времени мы ехали. Утром мы увидели купола церквей города великий Устюг. И часов в десять нас завели в затон «Кузино». Город Великий Устюг стоит там, где встретились реки Сухона и Юг. Дальше уже образовались реки Малая  и Двина.  Путь на Архангельск.

Немного проехав по течению Двины, мы обогнули луг, проехали немного в обратную сторону и очутились в затоне. Это был полсотни шириной залив. Один берег был низким – это луг, другой- крутой, высокий «угор». По крутому берегу вдоль Затона расположились две деревни. Сначала [Бородкино]?, а затем  [Еситлево]?.  А деревня Кузино была видна дальше, на высокой горе. Пришвартовались мы к пирсу. От пирса на угор  шел съезд – настил из досок для выезда и спуска. Вот мы вышли с Иваном Ивановичем на «угор», осмотрелись и сказали: «масть честная, куда нас занесло, куда загнал нас проклятый Гитлер». И, кажется, так подумали все люди, которые приехали с нами. Я не помню, где был директор завода, но с нами его не было.

Устройство на новом месте началось в первых числах октября1941 года. Первое, с чего мы начали, нужно было расселить людей, дать им жилище. И второе, накормить, поставить на довольствие. Ведь в пути мы были больше месяца. Но сначала нам нужно было найти начальство и представиться. С этого мы и начали.

Читать целиком